Фастольф без труда истолковал выражение на лице Бейли. И сказал:

– Согласен, мистер Бейли, к этому необходимо привыкнуть. Жискар, пригаси освещение стен. Благодарю тебя.

Бейли облегченно вздохнул:

– А я благодарю вас, доктор Фастольф. Не мог бы я зайти в Личную, сэр?

– Разумеется.

– Нельзя ли… – нерешительно начал Бейли. Фастольф засмеялся:

– Там все будет абсолютно обычным, мистер Бейли. Вам будет не на что пожаловаться. Бейли наклонил голову:

– Благодарю вас от всей души.

Без нестерпимых иллюзий Личная (та же самая, решил он) была тем, чем была, – только роскошнее и удобнее, чем все, какие он когда-либо видел. От земных она отличалась просто до невообразимости: на Земле Личные состояли из бесконечных рядов идентичных кабинок, каждая предназначалась для использования в данное время только одним человеком.

Она просто сверкала гигиенической чистотой. Возможно, верхний молекулярный слой убирался после каждого использования и накладывался новый. Бейли смутно почувствовал, что, если он останется на Авроре подольше, ему уже трудно будет приспособиться к земным толпам, оттеснявшим гигиену и чистоту на задний план, превращая их в недостижимый идеал, который почитают издалека.

И среди этих приспособлений из слоновой кости и золота (несомненно, не настоящей слоновой кости и не настоящего золота), таких сияющих и полированных, Бейли вдруг поймал себя на том, что с содроганием думает о небрежном обмене микроорганизмами на Земле, о богатстве ее инфекций. Не то ли чувствуют космониты? Можно ли их винить за это?

Он тщательно вымыл руки, весело прикасаясь к контрольной пластинке, меняя температуру. И все же эти аврорианцы украшают спои комнаты с неприятной броскостью, навязчиво изображая, будто они живут в общении с природой, хотя одомашнили природу и выдрессировали ее. Или это только вкусы Фастольфа?

Ведь дом Глэдии производит куда более строгое впечатление… Или это потому, что она с Солярии?

Обед оказался сплошным восторгом. Снова, как и за завтраком, ощущение приближения к природе. Блюда были разнообразны и многочисленны, хотя количество каждого отнюдь не поражало изобилием и большинство выдавало, что прежде было частью какого-то растения или животного. А некоторые неудобства – косточки, кусочек хряща, растительное волоконце – уже не внушали Бейли отвращения, как было бы еще вчера, а превращались в забавное приключение.

Начали они с рыбки – очень маленькой, которую полагалось есть целиком со всеми ее внутренними органами, и в первую секунду Бейли счел это еще одним глупым способом барахтаться в Природе с большой буквы. Но по примеру Фастольфа он все-таки проглотил рыбку, ее вкус сразу его покорил. Он никогда ничего подобного не пробовал. Словно вкусовые сосочки были созданы и вставлены ему в язык только сейчас.

Каждое блюдо обладало своими особенностями, иногда странноватыми и не совсем приятными, но он обнаружил, что это не так уж важно. Своеобразие вкуса – букета своеобразных вкусов (по совету Фастольфа он запивал каждое кушанье глотком душистой воды), – вот что имело значение, а не отдельные частности.

Он прилагал все усилия, чтобы есть помедленнее, не сосредоточиваться на еде и не облизывать тарелку. С упорством отчаяния он продолжал следить за Фастольфом, подражать ему и не обращать внимания на насмешливые, хотя и добродушные искорки в глазах своего гостеприимного хозяина.

– Надеюсь, – сказал Фастольф, – вы находите обед съедобным?

– Прекрасным, – сумел выговорить Бейли, не подавившись.

– Прошу вас, не насилуйте себя из пустой вежливости. He ешьте того, что покажется вам непривычным или неприятным. Я распоряжусь, чтобы второй раз подали то, чем вы остались довольны.

– Спасибо, доктор Фастольф. Все это очень недурно.

– Я рад, что вам нравится.

Хотя Фастольф сам предложил пообедать без роботов, еду подавал робот. (Очевидно, Фастольф так к этому привык, что просто его не замечает, подумал Бейли и промолчал.)

Конечно, робот молчал, а его движения были безупречными. Красивая ливрея казалась заимствованной из исторических гиперволновок. И только внимательно всмотревшись вблизи, удавалось заметить, что практически все это было иллюзией, игрой света, а на самом деле поверхность робота оставалась металлической и только.

– Наружность официанта сделана по эскизу Глэдии? – спросил Бейли.

– Да, – ответил Фастольф, явно довольный. – Как она будет польщена, услышав, что вы узнали ее стиль, Она очень талантлива, не правда ли? Ее роботы приобретают все большую известность, и она заняла очень нужную нишу в аврорианском обществе.

Разговор за обедом лился непринужденно, но никакого значения не имел. У Бейли не возникало желания «говорить о деле»: наоборот, он предпочитал молчать, наслаждаться едой и предоставлять своему подсознанию – или тому, что заменяет активную мысль, – решать, как подойти к вопросу, который теперь представлялся ему ключом к загадке Джендера. Но Фастольф избавил его от этого труда, сказав:

– Да, кстати о Глэдии, мистер Бейли. Могу я спросить, каким образом, отправившись к ней в глубоком отчаянии, вы вернулись просто в радужном настроении и утверждаете, что ключ к этому делу в ваших руках? В доме Глэдии вы узнали что-то новое – и, может быть, неожиданное?

– Совершенно верно, – ответил Бейли рассеянно, увлекшись десертом, хотя и не понял, что это такое. Но выражение его глаз было, видимо, настолько жаждущим, что побудило официанта поставить перед ним еще одну (небольшую) порцию. Его переполняла приятная сытость, Никогда в жизни он так не наслаждался процессом еды и впервые подосадовал, что физиологические возможности организма не позволяют есть вечно. Ему стало немножко стыдно.

– Так что же удалось узнать нового и неожиданного – спросил Фастольф терпеливо. – Видимо, что-то мне неизвестное?

– Возможно. Глэдия сказала мне, что вы одолжили ей Джендера полгода назад.

– Ну, это мне известно. – Фастольф кивнул. – Я ей его одолжил.

– Почему? – резко спросил Бейли.

Лицо Фастольфа медленно утратило добродушное выражение, Он сказал после паузы:

– А почему бы и нет?

– Не знаю, почему бы и нет, доктор Фастольф. И не интересуюсь. Я спросил: почему?

Фастольф слегка покачал головой и ничего не ответил.

– Доктор Фастольф! – сказал Бейли. – Я здесь для того, чтобы разобраться в очень скверном деле. И вы еще не сделали ничего – абсолютно ничего! – чтобы упростить положение вещей. Наоборот, вы словно с удовольствием стараетесь показать мне, насколько оно скверно, и с удовольствием же разбиваете любые мои предварительные соображения. Нет, я не жду, что другие станут отвечать на мои вопросы – на этой планете я лицо сугубо неофициальное и не имею права даже задавать вопросы, а не то чтобы требовать ответа. Но к вам это не относится. Я здесь по вашей просьбе и стараюсь спасти не только мою карьеру, но и вашу, a по вашим же словам выручаю я не только Землю, но и Аврору. Вот почему я жду, что на мои вопросы вы будете отвечать правдиво и подробно. Прошу вас, оставьте эту нейтрализующую тактику. Не спрашивайте меня, почему бы и нет, когда я спрашиваю почему. И я снова спрашиваю: почему? В последний раз.